Хан мечтает об автомобиле. И неважно, что здесь нет шоссе. Его отец, тоже хан, всю жизнь добивался постройки дороги. Новый хан озабочен тем же самым. Дорога, доказывает он, позволит докторам с их лекарствами быстрее добираться сюда. И тогда, быть может, людей станет умирать меньше. К тому же учителя смогут сюда приезжать. А еще торговцы. Здесь появятся овощи. И его народ – киргизские кочевники из далекой афганской области – получит законный шанс на процветание. Работа Рушан-хана – это разговоры о дороге. Со всеми, кто может помочь ее построить. Это его цель. А машина – его мечта.

«А какую бы машину ты хотел?» – спрашиваю я.

«Любую, какую бы вы мне подарили», – отвечает он, и улыбка раздвигает кончики его усов.

Сейчас здесь нет ни дороги, ни машины. Единственное, что есть, – это як. Одного яка хан держит за бечевку, продетую сквозь нос животного. Другие топчутся рядом. Сегодня – день перекочевки, и все имущество хана нужно навьючить на спины яков. В том числе – десяток чайников, чугунную печку, автомобильный аккумулятор, две солнечные батареи, юрту и 43 кошмы. Хану помогают младший брат и еще несколько человек. Яки бодаются и фыркают. Навьючивание – это не только погрузка вещей, но и борьба со строптивыми животными.
 

	340 дней в году здесь холодно или очень холодно. Дуют свирепые ветры. Выращивать что-либо невозможно. Многие афганские киргизы никогда в жизни не видели деревьев.

Перекочевка с пастбища на пастбище – образ жизни кочевников. У афганских киргизов это событие случается от двух до четырех раз в году, в зависимости от погоды и состояния пастбищ. Свою родину они называют Бом-и-дунье, что в переводе означает «крыша мира». Название звучит очень поэтично и красиво – эта земля и вправду необычайной красоты, – но жить здесь можно только на самом пределе человеческих возможностей. Их земля – это две длинные выточенные ледниками долины, называемые «памирами», в глубине великих гор Средней Азии. Большая часть территории расположена выше 4250 метров над уровнем моря. 340 дней в году здесь холодно или очень холодно. Дуют свирепые ветры. Выращивать что-либо невозможно. Многие киргизы никогда в жизни не видели деревьев.

Если посмотреть на карту Афганистана, эта страна представляется ковшом с торчащей в северо-восточном направлении ручкой. В этой «ручке» и находятся две упомянутые долины – полоска земли, которую по названию соседнего хребта именуют Ваханским коридором. Коридор образовался как следствие Большой игры, затеянной в XIX веке Британией и Россией, которые соперничали за влияние в Средней Азии. Две империи заключили с 1873-го по 1895 год целый ряд договоров, в результате которых появился Ваханский коридор, призванный служить буферной зоной – чем-то вроде географической прокладки, не позволяющей царской России прикасаться к границам Британской Индии. В предшествующие эпохи эта область была частью Великого шелкового пути, связывавшего Китай и Европу, – дорогой армий, исследователей и миссионеров. Марко Поло, известный путешественник и дипломат, прошел по нему в конце XIII века.

Но революции – русская в 1917 году и китайская в 1949-м – и связанные с ними события окончательно запечатали границы. То, что когда- то было коридором, превратилось в тупик. Сейчас, в постколониальную эпоху, коридор ограничивают Таджикистан на севере, Пакистан и Индия на юге и Китай на востоке. Центр Афганистана, расположенный на западе, кажется таким далеким – длина коридора достигает 320 километров, что некоторые киргизы рассуждают об этом государстве как о другой стране. Они чувствуют себя брошенными на дальнем рубеже, окруженном высокой зубчатой каменной оградой из снежных вершин, потерянными в водовороте большой истории.


До ближайшей дороги – той, которую хан мечтает продлить до киргизских земель, три дня пути по горной тропе, падение с которой грозит смертью. Ближайший крупный город с магазинами и больницей – еще целый дневной переход. Отрезанность от мира – причина высокого уровня смертности среди киргизов. У них нет докторов, нет поликлиник, очень мало лекарств.

В суровых условиях даже незначительное недомогание – насморк или зубная боль – может легко перерасти в тяжелое заболевание. Уровень детской смертности среди афганских киргизов, возможно, самый высокий в мире. Меньше половины из них доживают до пяти лет. Случается, что родители теряют пятерых, шестерых или даже семерых малышей. Вызывает тревогу и число женщин, умирающих при родах.

Я познакомился с Абду-Металибом и Халча-хан, мужем и женой. У них было 11 детей. «Каждый год умирал один ребенок», – рассказал Абду. Кто-то в младенчестве, кто-то, едва начав ходить, кто-то позже. Многих, скорее всего, сразили вполне излечимые болезни. Трупики малышей заворачивали в белую пеленку и закапывали в неглубокой могиле. «Это разрывало мне сердце», – признался Абду. Чтобы притупить боль, супруги начали курить опиум. (Доступность этого наркотика вызвала буквально эпидемию наркомании среди киргизов.) Только один из их детей – мальчик, дожил до пяти лет. Но и он умер.

Киргизский хан знает об окружающем мире: он дважды выезжал за пределы Ваханского коридора и часто получает новости от торговцев, осмеливающихся углубиться в земли киргизов. У них он обменивает свой скот на ткани, украшения, опиум, солнцезащитные очки, седла, ковры, и, с недавних пор, на мобильные телефоны. Звонить по ним нельзя – нет связи, но с их помощью можно слушать музыку и фотографировать. И хан понимает, что вся остальная планета день за днем все дальше уходит от его народа. Киргизские кочевники, численность которых сейчас составляет около 1,1 тысячи человек (в советских этнографических исследованиях 1970-х годов называлась цифра 15 тысяч), только начали создавать зачаточную систему образования. Сам хан никогда не учился ни читать, ни писать. Он знает, что почти все остальные жители планеты обеспечены медицинской помощью, что весь мир пронизан компьютерными сетями и дорогами. Он знает, что не должно умирать так много детей.
 

	В суровых условиях даже незначительное недомогание – насморк или зубная боль – может легко перерасти в тяжелое заболевание. Уровень детской смертности среди афганских киргизов, возможно, самый высокий в мире.

Это нелегкая ноша для молодого вождя. Хану всего 32 года, и он на них и выглядит: даже длинные свисающие усы не придают его мальчишескому лицу солидности. Он невысокого роста – всего метр семьдесят, и весь будто переполнен энергией. У него светло-карие глаза, красноватая обветренная кожа, он любит носить традиционную отороченную мехом шапку с завязанными наверху ушами. Одевается хан, как и большинство киргизов, во все черное, от куртки до сапог. И не считает ниже своего достоинства порой пошловато пошутить.

Его полное имя – Хаджи Рушан-хан. У него и его супруги Тойлук четыре дочери. «Хаджи» – это тоже часть имени, почетный титул, указывающий на то, что человек совершил хадж – паломничество – в Мекку. Киргизы придерживаются суннитских заветов ислама, и в 2008 году отец Рушана, Абдурашид-хан, взял его – единственного из 14 детей – с собой в Саудовскую Аравию, где обязан побывать каждый истинный мусульманин. Тогда Рушан впервые покинул пределы Вахана. Второй раз это случилось прошлой весной, когда молодой хан посетил Кабул и встречался с министрами афганского правительства, а также с президентом Хамидом Карзаем, уговаривая их помочь в строительстве больницы, двух школ и, конечно, дороги.

Пусть отец Рушана и был ханом, этот титул не передается по наследству. Хана должны избрать старейшины. Когда в 2009 году Абдурашид-хан умер, было ясно, кого он хотел видеть своим преемником. Тем летом Эр Алибай, один из самых уважаемых киргизов, пригласил почтенных старейшин к себе в стойбище. Стойбище – основная ячейка киргизского общества, где проживает от трех до десяти семей, вместе кочующих и выращивающих яков, курдючных овец и длинношерстных коз. Есть у них и лошади с ослами, нужные для дальних поездок, но их не разводят, а покупают.

Афганские киргизы – вовсе не бедняки. Хотя бумажные деньги у этого народа не в ходу, в гуртах на некоторых стойбищах насчитываются сотни голов ценного скота – от коз и овец до яков и верблюдов. Совсем не мало, хотя такую валюту – в банк не положишь.

Основная денежная единица киргизской валюты – это овца. Мобильный телефон стоит одну овцу. Як – около десяти. Хорошая лошадь – пятьдесят. Текущая цена невесты – сто овец. Самые богатые семьи владеют самым престижным животным – верблюдом. Здесь распространена двугорбая его разновидность – бактриан, животное, которое, кажется, постоянно пребывает в дурном настроении.

Эр Алибай владеет шестью верблюдами. Ему 57 лет, он ходит, заметно прихрамывая, опираясь на треккинговую металлическую палку, подаренную ему кем-то из редких туристов. Под настроение Алибай не прочь кого-нибудь побить этой палкой – как бы играючи, но весьма чувствительно. Еще он любит болтать по своей рации. Эти приборы для двусторонней радиосвязи, недавно введенные в моду бродячими торговцами, позволили обмениваться новостями между стойбищами, хотя получаемые сведения зачастую так же точны, как при игре в испорченный телефон. Эр Алибай – владелец единственной на земле киргизов курицы. У птицы всего одна нога, другую она отморозила.

Четыре десятка мужчин прибыли в стойбище Эр Алибая, чтобы избрать нового хана. Они расселись на кошмах возле юрты, образовав большой круг. Было зарезано много овец и коз – согласно обычаю, сопровождающему каждое важное событие в жизни киргизов. Овечье курдючное сало, сваренное до состояния студня и приобретшее бледно-желтый цвет, – их излюбленное лакомство. Собрание продолжалось больше восьми часов. В конце концов все согласились с тем, что новым ханом будет Рушан.

Да, они согласились, но это не значит, что все любят нового хана. На самом деле, у многих есть большие опасения на его счет. Это неудивительно. Киргизы известны своим неуживчивым и независимым нравом. По мнению Теда Каллахана, исследователя-антрополога, который живет среди кочевников уже больше года, каждый киргиз готов поддержать только своего избранника. Сами они шутят, что если оставить трех киргизов в одной юрте, то через час найдешь там пять ханов.

Некоторые считают, что новый хан слишком молод. Или слишком неопытен. Другие поговаривают, что он курит опиум. (Сам он заявляет, что давно бросил.) Еще говорят, что он недостаточно «сангээн», то есть не такой «твердый, как скала», что ему недостает силы и хватки, которые киргизы хотят видеть у своего лидера. Одна из группировок заявляет, что ханом должен стать его соперник, живущий на другом конце долины. А некоторые утверждают, что в хане вообще нет большой нужды, время ханов прошло.

Самый горячий сторонник нового хана – это Эр Алибай. Некоторые недовольные говорят, что следовало выбрать аксакала (в переводе с тюркского – «белая борода»). «Да, – отвечает он, – есть много людей с белыми бородами. У козлов тоже длинные бороды. Бывают и белые. Может, надо было выбрать козла?». Эр Алибай считает, что причин тревожиться нет: «Рушан станет великим ханом».

Пока же, молодой хан очень обеспокоен. Он жаждет убедить свой народ, что выбор сделан правильно. И он озабочен тем, чтобы помочь киргизам выжить в одном из самых суровых уголков Земли.

В день перекочевки хан должен сосредоточиться на том, чтобы навьюченные яки благополучно прибыли в летнее стойбище. Хотя уже конец июня, с неба сыплет снег, снежинки кружат под белыми как сыр-курут облаками. Но хану некогда ждать. Трава на зимних пастбищах нуждается в каждом дне короткого лета, чтобы восстановиться.

Зиму хан и его семья проводят в мрачной мазанке с толстыми земляными стенами, а остальное время – в юрте. Каждое киргизское стойбище выбирает относительно простые пути для кочевок: зимой они останавливаются на более теплом, обращенном на юг склоне долины, а летом проходят километров восемь, чтобы перебраться на другой ее склон.

Я взгромоздился на одного из прирученных яков хана и присоединился к каравану. Горизонт, куда ни посмотри, обрывается ломаной линией гор. Здесь, на крыше мира, встречаются несколько высочайших горных систем Азии: Гиндукуш, Каракорум, Кунь-Лунь. Эта область настолько иссечена горными хребтами, что получила название Памирский узел.

Ваханский коридор – это и место рождения рек, текущих как на восток, так и на запад, включая Вахджир и Памир, питающие Амударью, или «мать-реку», один из главных водных путей Средней Азии.

Мы вышли на берег реки Оксу. В это время года, когда тает снег, ее воды глубоки и быстры. Навьюченные яки вошли в русло. Двое из них не смогли удержаться на ногах, и стремнина повлекла их вниз по течению, с носами, торчащими над водой и глазами, расширенными от ужаса; мешки с припасами на их спинах намокли. Шурин хана Дарьябай бросился в воду верхом на лошади. Удерживая поводья в одной руке, он завалился в седле на бок и схватил яка за шею, пытаясь вытащить того на берег. На мгновенье показалось, что быки, припасы и шурин – все будут поглощены бурным потоком. Но тут всех вынесло в тихую заводь, и яки, а за ними Дарьябай, вышли из воды на другом берегу, промокшие и дрожащие. Затем хан пересек реку верхом, вместе с пятилетней дочкой Рабией, руками она крепко обнимала отца, а ножки подтянула вверх, чтобы не намочить. Двухлетняя Аризо ехала позади матери, а другие дети – шестилетняя Кумуш-Али (Серебряная Луна) и трехлетняя Жолшек – вместе с дядей.

Они добрались до поросшего травой лужка у входа в заледеневший узкий боковой каньон. Козы глазели на людей с вершины остроконечного валуна. Поднялся ветер – жестокий, безжалостный Бад-и-Вахан. Льдистые снежинки, которые бросало из стороны в сторону, жалили лица. Яков разгрузили и свалили тюки большой кучей. Жена и дети хана жались друг к дружке, пока мужчины ставили юрту под музыку с мобильного телефона – киргизское хоровое пение в сопровождении комуза, трехструнного инструмента, напоминающего домру. Ставить юрту – это как собирать замысловатую головоломку, требующую нескольких часов работы. Законченная, она снаружи выглядит непритязательно и из-за серого войлока напоминает сваренную в мундире картофелину. Войлок афганские киргизы выделывают сами.

Киргизы – не самый веселый народ. Они мало смеются. У них нет книг, игральных карт или настольных игр. Кроме единственного юноши, чей блокнот был испещрен удивительными карандашными портретами, я не встретил ни одного киргиза, интересовавшегося искусством. Свадьба, где мне довелось присутствовать, поразила безрадостностью, за исключением игры бузкаши – быстрого и жесткого вид спорта, когда верховые участники гоняют по полю не мяч, как в конном поло, а безголовую козью тушку.

Поведение киргизов может показаться грубым. Они могут развернуться и уйти на середине разговора. Случалось, что человек без спроса засовывал руку в мой карман, чтобы посмотреть, что там лежит. Или снимал очки с моего носа, чтобы получше рассмотреть. Когда они едят мясо, то отрезают ломти ножом, а остатки кладут себе в карман. Поют они редко.

Впрочем, их можно понять. Это место, где, как говорит хан, «ты быстро стареешь». Когда постоянно живешь в холоде, когда полдюжины собственных детей умирают на глазах, чувства притупляются. Может быть, эта земля слишком сурова, слишком труднодоступна. Если она не убивает, то сильно ранит. Она лишает радости.

Но так кажется, пока не зайдешь в киргизскую юрту. Стоит отодвинуть тяжелый войлочный полог, и все меняется. Внешний мир исчезает, и ты попадаешь в киргизскую страну чудес. Кошмы, ковры, циновки и купол – все покрыто пестрыми узорами: цветы, «баклажаны», блестки складываются в умиротворяющем калейдоскопе. Именно здесь семья ест, спит и спасается от невзгод. В центре юрты – либо открытый очаг, либо железная печка. В горах нет дерева, поэтому жгут кизяк из навоза яков, который, сгорая, пропитывает воздух сладковатым запахом. На огне всегда кипит чайник. А чаще несколько.
 

	Браки киргизы заключают по договоренности, когда девушка еще не вышла из подросткового возраста.

Чай – главный напиток киргизов. Они пьют его с молоком яков и солью, и пьют постоянно. «Я выпиваю 120 чашек в день», – сказал мне Эр Алибай. И я думаю, он не слишком преувеличил. Едят киргизы густые сливки из ячьего молока и твердый сухой сыр – курут, который надо несколько минут сосать во рту, прежде чем его можно будет жевать. А еще – огромные бездрожжевые лепешки. Мясо приберегают для особых случаев. Из овощей здесь растет лишь крошечный – с горошину – дикий лук.

Но есть нечто, более выразительное, чем киргизская юрта. Это киргизская женщина. Если мужчины одеваются так, словно всегда едут на похороны, то женщины – это произведение искусства. Они носят высокие головные уборы, задрапированные гигантскими шарфами – красными у девиц и белыми у замужних женщин, которые реют позади них, словно флаги. Они ходят в длинных, ярко-красных платьях, а поверх обычно надевают красный жакет, к которому крепится поразительная мозаика из украшений: пластиковые пуговицы в великом множестве нашиты вокруг воротника, ниже – медные броши в виде солнца, кожаные мешочки, в которых лежат суры из Корана. Я видел также монеты, ключи, морские раковины, флаконы из-под духов и когти орла. У одной женщины на груди красовались семь маникюрных щипчиков. И каждое движение киргизской дамы сопровождается мелодичным звоном. Волосы заплетены в две или несколько длинных кос, скрепленных серебряными заколками. Они носят множество ожерелий и по крайней мере по одному кольцу на каждом пальце, в том числе на большом, но за исключением среднего. Изобилуют браслеты. Длинные болтающиеся серьги. Одних наручных часов недостаточно – двое или трое лучше. Я видел шестеро часов на руках одной женщины.

Киргизки заняты бесконечными рутинными делами – доят яков, шьют, готовят, убирают, присматривают за детьми. Они редко говорят, когда рядом мужчины. Я пытался в течение получаса, как можно более вежливо, выудить у одной женщины объяснения, зачем ей столько часов. Наконец она ответила: «Это красиво». С женой хана я не обменялся ни единым словом, хотя прожил в его стойбище неделю.

Большинство женщин никогда не уезжали дальше нескольких километров от места своего рождения. Их самым большим путешествием был переезд в стойбище мужа после свадьбы. «Мы не из тех глупых людей, которые позволяют женщинам ходить везде, где им заблагорассудится», – объяснил хан. Браки киргизы заключают по договоренности, когда девушка еще не вышла из подросткового возраста.

Одной из немногих женщин, побеседовавших со мной, была свободолюбивая вдова Бас-Биби. По ее подсчетам, ей стукнуло лет семьдесят. Она родила пятерых сыновей и двух дочерей, и все они умерли. «Мужчины никогда не доят скот, – усмехалась Бас-Биби. – Они не стирают одежду. Не готовят еду. Если бы женщин не было, никто бы здесь и дня не выжил».

На протяжении всей своей истории, афганские киргизы отвергали идею любого контроля со стороны правительства или служения королю в роли вассалов. «Мы – неприручаемые люди», – с гордостью сообщил мне один мужчина. Происхождение народа туманно. Впервые киргизы упоминаются в китайских хрониках II века новой эры. Название «киргизы», по мнению антрополога Назифа Шахрани, происходит от слов «кырк» – «сорок» и «кыз» – «девушка», что может рассматриваться как «потомки сорока девиц». В Средние века между Енисеем и Иртышом существовал Киргизский каганат, разрушенный монголами. Возможно, отчасти нынешние киргизы ведут свое происхождение от племен, вытесненных с Алтайских гор, которые позднее смешались с тюркоязычным населением Средней Азии и даже выходцами с Тибета. Споры ученых продолжаются.

Афганские киргизы, никогда не бывшие большим народом, кочевали по Средней Азии много столетий. Они прославились своими набегами на караваны Великого шелкового пути. К XVIII веку киргизы облюбовали долины, где сейчас живут, как летние пастбища. С наступлением зимы они откочевывали в более теплые края, чтобы избежать длительных холодов, которые теперь вынуждены переносить постоянно. Но потом сюда пришли большие империи со своей Большой игрой. А к 1950 году границы закрылись, и, как говорит Тед Каллахан, киргизы «по умолчанию стали гражданами Афганистана», изолированными в Ваханском коридоре. В 1978 году после переворота власть в Кабуле сменилась, и над Афганистаном нависла угроза советской интервенции. Почти все киргизы – около 1,3 тысячи человек, решили последовать за тогдашним ханом Рахманкулом и, перейдя Гиндукуш, сбежали в Пакистан.

В первое лето сотня беженцев умерла от болезней. И хотя Рахманкул-хан призывал всех остаться в Пакистане, уверяя, что советские солдаты в Афганистане запретят их религию и лишат свободы, многие кочевники разочаровались в своем лидере. Они скучали по жизни на Крыше мира. И произошел раскол. Абдурашид-хан, отец теперешнего хана, увел три сотни человек обратно в Афганистан, в их числе был и Эр Алибай. Именно тогда Абдурашида избрали ханом. Советские солдаты отнеслись к киргизам благожелательно, и за прошедшие три десятилетия их численность выросла до тысячи с лишним человек, несмотря на высокий уровень смертности.

Те, кто остался в Пакистане с Рахманкул-ханом, в конечном счете перебрались в Восточную Турцию, где теперь живут в деревне из типовых аккуратных домиков, с электричеством, кабельным телевидением, асфальтовыми дорожками и машинами. Им дали турецкие фамилии. Они полюбили видеоигры, туалеты со смывом воды. Их приручили.

Вечерами, когда афганские киргизы пьют чай в уюте юрты, их одолевают сомнения: а не лучше ли нам было бы в других местах? Хотя в их долинах нет войны, затронувшей остальной Афганистан, мысль о том, чтобы уехать и на этот раз навсегда, гложет постоянно. Некоторые рассуждают о переселении в бывшую советскую Республику Кыргызстан, где говорят на том же языке. Но неясно, насколько эта идея осуществима. Даже молодой хан не свободен от таких мыслей. В минуты откровенности он признается, что думал о том, чтобы осесть в каком-нибудь афганском городе. И зажить нормальной жизнью. Возможно, думает хан, приходит время оставить родные горы. Даже если мечта хана осуществится, и дорога будет построена, то эпоха киргизских кочевников – племени суровых и гордых людей – подойдет к концу.  

Автор текста: Майкл Финкел

Фотографии

Киргизы, кочевники по необходимости, перегоняют свои стада через Вахан – северо-восточную часть Афганистана, где ледниковые долины чередуются с заснеженными хребтами.
 

Киргизские мужчины укрываются в пастушьей пещере от ледяного обжигающего ветра. Каждый год они спускаются с гор и направляются на ближайший рынок в одну из пакистанских деревушек. Здесь они меняют скот, шерсть и молочные продукты на все, что нужно – от чая до телевизоров.
 

 Намного выше верхней границы леса караван торговцев, следуя по коварной тропе в нижнюю долину, полагается лишь на надежную поступь яков. На высоте более 4250 метров, на Малом Памире, зимы стоят 8 месяцев и дольше, снег выпадает даже летом.
 

 Киргизские девушки везут по льду пластиковые канистры к своим юртам: им пришлось сделать прорубь в замерзшем роднике, чтобы добыть воды. Мужчины занимаются выпасом скота и торговлей. Большая часть тяжелой рутинной работы лежит на женских плечах.